В Англии во времена знаменитого «Круглого стола» короля Артура жил-был рыцарь чести и доблести, известный под именем сэр Ланселот. Без сомнения, вы слышали о нём. Возлюбленной Ланселота была королева Гиневра. Ланселот и Гиневра разделили друг с другом много радостей и печалей, были ближайшими друзьями и очень любили друг друга. Во многом они были похожи, а в некоторых отношениях были совершенно разными. Оба получали много удовольствий от одних и тех же развлечений и от одних и тех же блюд, и оба любили беседовать. Обычно Ланселот как-то тушевался во время этих бесед, предпочитая увидеть, что имеет сказать Гиневра. Конечно, на поле битвы он был непобедим, но с Гиневрой всё было как-то по-другому. Не то, что бы ему было мало, что сказать – просто Гиневра могла быть такой непреодолимо искушённой. С другой стороны, Ланселот говорил спокойно и тихо, поэтому чувствовал себя расслабленным и легким. Он часто находил свой собственный голос успокаивающим. Бывало, Ланселот говорил самому себе: «Очевидно, она была бы рада услышать о моих взглядах, если бы это было важно».
Поскольку он был рыцарем, а другая – королевой, у них обоих, разумеется, было много обязанностей и функций, за которые они были ответственными. Они смотрели за всем так, чтобы вещи, нуждающиеся в присмотре, были соответственно обслужены. Каждый по своему они заботились о людях, и во многих отношениях люди заботились о них. Ланселот с великой гордостью наблюдал за своими обязанностями, и был вознаграждён за свою бдительность уважением, привязанностью и поддержкой народа. Он часто говорил об этом, отдыхая и ведя тихую беседу перед успокаивающим огнём.
Эти обязанности занимали у Ланселота много времени, но когда он мог, то проводил время с Гиневрой. Во время его визитов в замок, чтобы повидать Гиневру, обычно она была тем, кто захватывал инициативу, и решал за них, как они будут занимать себя. Это нравилось Ланселоту, потому что он был счастлив просто побыть рядом со своей подругой и возлюбленной. Эти времена были совершенно особым для них обоих, поскольку оба понимали, что такие тесные и нежные связи между людьми достигаются огромным усилиями, и потому редки.
И вот пришёл день, когда Ланселот был призван к королю Артуру. Король посмотрел на Ланселота усталым тяжёлым взглядом и медленным глубоким голосом сказал: «Вновь Англия требует твоей службы. Ты знаешь, что мы вовлечены в войну с Францией, а это и есть те берега, к которым я и Англия просим тебя сейчас отправится, и принять там командование на поле битвы». Ланселот отправился, и был рад сделать так, потому что видел, что у него есть обязанности перед королевством и перед собой, которые во многих отношениях затмевают другие его обязанности. Небольшим его сожалением было то, что теперь он меньше будет видеться с Гиневрой.
Так часто, как мог, Ланселот возвращался домой, чтобы увидеться с Гиневрой. Но ей становилось всё горче оттого, что она покинута и одинока. Вместо радостей и удовольствий прошлых времён их свидания омрачались спорами и напряжением. Ланселот, образ самой безмятежности, стал взвинченным и даже необычайно жёстким в своём обращении с людьми. С каждым визитом домой его лицо становилось всё напряжённее, но он всё равно держал себя внешне спокойным в речах и действиях, насколько был способен. Поскольку ситуация продолжала идти к разрыву, Ланселот стал пытаться сделать всё, что мог вообразить, лишь бы ублажать Гиневру. Но Гиневра становилась даже злее, когда он старался ублажать и угодить ей, нежели когда он этого ей не делал. Обычным язвительным замечанием Гиневры было что-то вроде: «почему ты не прекратишь мяукать, а? Всякий раз когда ты становишься таким скучным, тебе просто следует направлять стопы обратно во Францию». Обоим становилось очень неуютно.
Конечно, Ланселот возвращался во Францию. Он продолжал приезжать, чтобы увидеть Гиневру, когда только мог. Но всякий раз, когда он это делал, его страстное предвкушение визита несколько убывало перед лицом их растущего общего дискомфорта. Он знал, что если они будут продолжать этот путь, он и Гиневра скоро будут разлучены.
Однажды Ланселот утомился от войны во Франции и уехал, чтобы нанести ещё один визит домой. Он был измучен и устал, и надеялся, что сможет найти покой в обществе Гиневры. Однако, когда они вновь были вместе, он мог увидеть, что ситуация всё та же – старая и неуютная.
Гиневра села напротив него, жалуясь на это и ворча на то… Ланселот почувствовал, что его мышцы напрягаются. Потом Гиневра начала насмехаться над ним, и с каждым упрёком он чувствовал, что его голосовые связки кричат от гнева и мучения. В конце концов, он больше не смог этого вынести. Он вдруг встал, ткнул в неё пальцем и заревел: «Хватит! Сейчас пора прекратить это! Теперь же, именем Мерлина, ты будешь тихой и станешь слушать меня. Очевидно, что каждый раз, когда это случалось в прошлом, ты говорила все эти бредни, декламации и хмурила брови. А теперь моя очередь! Посиди-ка там минуту и открой свои уши тому, что я имею тебе сказать». Гиневра отпрянула назад при этом неожиданном взрыве Ланселота и покорно сидела, пока он говорил то, что хотел.
Ланселот продолжал расхаживать и жестикулировать, восклицая: «Я вовсе несчастлив от того, что разлучён с тобой, но я также знаю, что то, что я делаю важно. В результате мы оба – в кутерьме несогласия». Ланселот положил руку на голову и продолжал: «У меня чуть не свихнулись мозги при попытке прийти к способу пролить немного света на эту проблему. Я совершенно не знаю, что делать».
Затем он сел рядом с ней, положил ласково руку на её руку, посмотрел ей в глаза, и ровным, полным силы голосом сказал: «Единственное, что я знаю, что следует сделать – это сказать тебе, что ты очень важна для меня, что я люблю тебя; и что если я бываю далеко, это не означает, что я не думаю о тебе. И если бы я мог всегда иметь тебя рядом, я бы сделал это».
Когда Гиневра услышала это, её глаза наполнились слезами, и она обняла Ланселота. «Всё это время, — прошептала она, — я говорила себе, что ты никогда не посвящаешь мне ни одной мысли, когда ты вдали… Что, возможно, ты был рад избавиться от меня на время. Теперь я знаю, что это не так». На мгновение, казалось, она задумалась, а затем щелкнула пальцами… Улыбаясь, она сказала: «Ты помнишь, Ланселот, как мы бывало…» «Помню, конечно, — прервал он её. – Это было так долго!» «Ну, тогда, во имя Бога, чего ты ждёшь? Пошли! Знаешь, Ланселот, ты одряхлеешь раньше времени, если не пообтешешься. В прошлом году…» И они вышли: Гиневра — разглагольствуя, а Ланселот – смеясь.
Конечно, с тех пор их любовь и дружба росли. В самом деле, Ланселот мог видеть, что они стали ближе, чем когда – либо раньше, поскольку каждый узнал, что никогда нет никакой причины для того, чтобы один воздержался от признания другому в том, что он видит, или она чувствует о происходящем. Вновь их жизни были в согласии, и он знал, что если по какой-то причине дела вновь станут напряжёнными, он имеет ресурсу сказать им: «Стой!» — так, что они сами собой изменят направление. И даже хотя они не были вместе столько, сколько это было однажды, теперь, будучи вместе, они извлекали из своего времени все выгоды для того, чтобы радоваться друг другу больше, чем когда бы то ни было раньше.